Хорьков Анатолий Иванович

Ефрейтор.

поселок Лотошино

http://41-45.net/ Дневник рядового Хорькова Анатолия Ивановича Этот сайт посвещаем нашему отцу, который в 18 лет ушёл на фронт, и всем воинам спасшим нашу Россию от фашистких захватчиков. Хорьков Виктор Анатольевич и Калинкина (Хорькова) Надежда Анатольевна. Пишу эти страницы после окончания войны, поэтому все подробности жизни во время войны не будут отмечены здесь, т.к. многое уже вылетело из головы, да и описывать все ужасы войны не совсем приятно. Помню тот день, когда началась война, все было залито солнцем. Погода стояла на славу, да притом и у нас было настроение не плохое, т.к. были летние каникулы и мы чувствовали себя свободно. Было решено в тот день – выпить и повеселиться. К этому было уже все подготовлено, товарищи были в полном сборе, ожидали закуски и время. И вдруг раздался голос диктора. Он объявлял, что в 11 часов слушайте речь тов. Молотова. Над страной нависла угроза, страна в опасности. Все стало ясным – нам придется воевать с сильным и коварным врагом – Германией. Вся веселость сразу пропала, лица помрачнели и день, не смотря на ярко светящееся солнце, стал казаться пасмурным, хмурым. Дни войны проходили в каком-то тягостном ожидании. Молодежь хотя и собиралась на улицу, но в каждой песне, в каждом танце не хватало того веселого задора, который был прежде до войны. Стали чаще собираться группами, чтобы поговорить о своих мыслях, да и поучиться между разговорами. Ни кто не предполагал, что враг может так далеко продвинуться вглубь нашей страны. С первых дней войны уже начали говорить о конце, говорили, что война долго продлиться не может, самый большой срок давали год или полтора. Война продолжалась, начали мобилизацию старших возрастов. Сколько было слез, горя в эти тяжелые для русского человека дни. Каждый день ожидали, что все-таки Красная армия задержит врага, не пустит вглубь страны, но день сменялся другим днем, а радио по прежнему ни каких радостных новостей не сообщало. Город за городом переходил в руки врага, деревню за деревней брал на разграбление немец. Газеты стали сообщать о зверских поступках немцев на занятой ими территории, о виселицах, о расстрелах, пытках. Надо сказать, что в то время не каждый верил, что немцы способны на такую жестокость. Тогда еще не каждый представлял то зверское лицо людоеда немца, которым он был всегда, во все свои дни существования. Прошло несколько месяцев войны, положение изменилось в плохую сторону. Немец брал город за городом, вот он уже в стенах Смоленска, Ржева и других древних русских городов. Много русской силы положено под стенами этих городов, но сильный да притом неожиданный натиск брони не смогла удержать еще не полностью мобилизованная Красная армия. Слишком долго готовился немец к этой жестокой бойне. Поэтому у него была надежда подтоптать Россию под гусеницы танков. Надежною бронею хотел он укрыться от русского штыка, от пули нашего воина. Его самолеты летали над самыми головами колхозников, собиравших урожай в поле. Много было случаев гибели мирно работавших жителей от огня с самолета. Они просто играли в воздухе, занимаясь своим ремеслом людоедов, не чувствуя никакой опасности от пострадавшего. Жизнь в деревне стала замирать. Стали совсем редко ходить на улицу. Пришло время начала занятий, когда мы были должны продолжать ковать себе будущее, но тяжелая обстановка страны не дала возможности это сделать. Враг подходил совсем близко. Каждый день можно было наблюдать бомбежку нашей славной столицы Москвы. Было видно, как в воздухе взрывались снаряды зениток и небо прорезали сотни наших прожекторов, стараясь зажать стервятника в световые клещи. Мы часто собирались в доме Тоси. Наша компания была почти в эти дни постоянна. В ней были Курков Петр, Виктор, Герман, Леша и я. Из девушек были Тося, Нина, иногда приходила Валя. Веселья в те дни было совершенно мало. Сердце предвещало что-то грозное. Со своими школьными друзьями стал видеться очень редко, кроме Виктора и Бориса, которые были постоянными друзьями в моей школьной жизни. Враг все приближался, не смотря на сильное сопротивление Красной Армии. Радио очень редко сообщало о сдаче городов, преследуя в этом особую цель не разлагать моральный дух русского человека. Поэтому приказ об эвакуации скота и населения свалился как с воздуха на головы колхозников. Никто этого не ожидал. Трудно было расстаться со всем, что было нажито долгими годами напряженной работы. Вот эта жадность и привела к плохим последствиям. Если бы все придерживались приказов, которые исходили сверху, говорящих об эвакуации скота, разрушении всего того чем мог бы попользоваться немец, может быть срок войны был бы гораздо короче чем это получилось. Тогда еще не знали настоящего лица этого зверя, никто не мог предполагать, что немец так поступит. Кое-кто ждал от него и милостей. Некоторые люди дрогнули в это время, тяжелое для России и для каждого русского человека. Самая большая паника, самый напряженный момент для России это был конец 41 года, когда полчища немецкой бронированной военной машины приближались к стенам столицы. И только благодаря стойкости русского человека, благодаря стойкости и твердости, дальновидности нашего правительства, Россия не упала в грязь лицом перед этим зверем. Скот из деревни угнали, но из жителей никто не согласился покинуть насиженного места. Все ожидали чего-то недоброго, но в тоже время была и другая надежда – отгонят, не дадут Россию на растерзание врагу. Помню тот день поворотной жизни, с этого дня моя и других товарищей жизнь изменилась, вернее будет, если я напишу существование, потому что это жизнью назвать нельзя. Это было 12 сентября, день нашего горя. Маленькие гарнизоны или остатки окруженных дивизий выходили на нашу дорогу. Не было слышно ни стрельбы, ничего. Только долго до этого были слышны раскаты каких-то взрывов. Объясняли это по-разному. Одни говорили, что это взрывают гору, другие, что это наши зенитки защищают от налетов вражеской авиации Москву. Никто не хотел сказать правду. Даже и те, кто отступал от самой границы. Шли нахмурившись и на вопрос «Куда шагаете?» отвечали угрюмо – «на отдых». И так 12 сентября показались два вражеских танка, которые шли на наш районный центр. Потом их появилось уже не два, а шесть. Группа наших бойцов, пытавшаяся задержать эти передовые части, была предана одной колхозницей из деревни Лисино. Танки обошли то место, где была засада и повернули к нашей деревне. Все попрятались по домам. Улица стала пустынной. Миновав деревню, они повернули назад. Очевидно, это была разведка. Та группа бойцов, которая осталась для засады, пыталась догнать их, но было уже поздно. Я помню этих смельчаков. Все они были молоды, хорошо одеты, стройны, хмурые на взгляд и скупы на разговоры. Вслед за разведкой помчалась бесконечная колонна автомашин, мотоциклов, даже велосипедов. Это все и называлось немецкой военной машиной. На Москву он бросил столько силы, сколько позволяли условия на других участках. Несколько суток подряд шла по дороге эта военная махина. Но в нашей деревне еще ни один не показывался. Все это было видно из деревни, смотря на дорогу, которая проходит в полкилометра от нашей деревни. Настроение было такое подавленное, что разговоров было очень мало. Движение немецких войск походило на движение саранчи по полю, которая скрывает от себя солнце и пожирает все на своем пути. Надо сказать, что когда он успешно маршировал по территории России не встречая сильного сопротивления, с населением он обращался более человечно. Через 2-3 дня нашу деревню заполнили машинами, самоходками. Впервые мы услышали ненавистный нам голос – немецкой овчарки. Все жители деревни забрались по углам. А тот, кто попадался под руки какому-либо немцу, был обязательно им мобилизован на какую-либо работу. В домах начался погром. Начали строить на немецкий лад. Гуси, утки, которые мирно паслись у речки, были побиты, а на кур они делали охоту с палками, т.к. пулей можно было задеть своего товарища. В домах было все перевернуто вверх дном. То, что мешало, разбивалось и вытаскивалось или сжигалось в печке. Завизжали свиньи под рукой немца, заблеяли овцы. А хозяевам этого всего, приходилось смотреть на это все разорение из какого-нибудь дальнего угла, не смея сказать ни слова. В общем, короче это можно выразить в двух словах: – «Не жизнь, а существование». После ухода первой партии стали наводить порядок, подсчитывать потери. Многие недосчитались свиней, овец, гусей, кур и другого хозяйственного барахла. На речке нашли много побитых, но не обработанных гусей, уток. Очевидно, они занимались охотой. Молодежи не стало видно, все залезли по углам. Через 2-3 дня приехала следующая партия. Эта стала наводить свои порядки. И так продолжалось месяца два. Партия сменяла другую партию. Все наводили свои порядки. Сначала они довольствовались только свиньями, курами, яйцами. Потом, после того как это все истребили, начали употреблять и овец, коров и другое такое грубое мясо. Жителям деревни не было возможности вылезти из своего дальнего угла. Будет ясным, если сказать, что действия соседа не были известны, что делается у соседа, живы ли они можно было узнать только в промежутках между партиями. Начались расстрелы, виселицы, убийства, насилования. Девушки прятались в подвалах от таких насильников, а ребята скрывались, кто как мог. Судьба Москвы не была нам известна. Многие говорили, что столица разбита и полностью окружена немцами. Сами немцы говорили, что Москва через 7-10 дней должна быть в их руках. Так продолжалось несколько недель, до тех пор, пока судьба не свела меня с бывшим преподавателем истории. Вид его был для меня потрясающим. Он был весь обросшим, похож на 70-ти летнего старика-крестьянина. С первого взгляда я его не узнал, только после того, как он заговорил, я распознал в нем бывшего историка, который в течение 2-х лет давал нам лекции. От него я узнал настоящее положение страны. В то время Советский Союз переживал самый критический момент Отечественной войны. Ленинград был окружен, Москва находилась в большой опасности. Я попросил его рассказать о настоящем положении. Он согласился и раскрыв атлас стал объяснять мировую обстановку. От него я узнал многие до сих пор непонятные мне вещи. Надо сказать, что он был странным и вместе с тем развитым и знавшим свое дело человеком. Его звали Иванов Филимон Иванович. И вот пришли дни радостные для каждого русского человека и пасмурные для немцев. Начался разгром немцев под Москвой. Настроение немцев стало ухудшаться по мере того как усиливался нажим Красной Армии. Теперь не стало возможности показаться на глаза немцу. Они стали ходить мрачными и злыми. Этому способствовал еще и русский климат. Была как раз зима 41 года. Температура показывала 20-35 градусов ниже нуля. Большое количество немцев приезжало с отмороженными конечностями. Русские деревни рушились и растаскивались немцами. Лошади были все взяты, коров, кур, свиней, гусей и другую живность все мобилизовал немец для своей армии. В деревнях не стало слышно ни петушиного крика, ни лая собак, ни визга свиней. Все вымерло в русской деревне. Стали ходить между народом легенды о том, что Красной Армией стал командовать какой-то американский маршал, что немца бьют на всех направлениях. Партизан в нашем крае не было, не знаю почему, может быть что не было кому организовать, а может быть что не было больших лесным массивов. Где-то километров за сорок организовался партизанский отряд из районных работников, но действия их были очень слабыми. Рассказывали после, что они вместо подрывной работы в тылу врага наращивали себе подбородки, питаясь тем, что они захватили из районных складов. Народ деревень был настолько запуган, что выполнял малейшие приказания немцев, хотя и с большой неохотой. Что было возможно укрыть — было все зарыто в землю. Красная Армия все наращивала свои удары. Был взят Волоколамск, освобожден Калинин. Родная армия была уже недалеко от нашего районного центра. В деревнях стали прибывать эвакуированные жители, рассказывали про злодеяния немцев, про расстрелы совсем невинных жителей. Было самое холодное время года, а жителям приходилось выходить из насиженных мест с детьми, без запаса питания, без хорошей теплой одежды на ветер, вьюгу и мороз. После того как жители были эвакуированы дома поджигались. Деревня за деревней горели русские села. Все, что было создано долголетним тяжелым трудом, все уничтожалось от руки кровожадного зверя. Люди переживали самое ужасное время, лишаясь всего необходимого для существования. Помню, как нас собрали на середину деревни. Вышли все жители деревни, здесь были и старики и матери с грудными детьми и взрослые мужчины. В деревне, т.е. в домах никого не осталось. Началась сортировка, детей собирали в одну группу, стариков, матерей в другую и взрослых годных в армию в третью группу. Я попал в последнюю. Нас собралось человек пятнадцать-двадцать. Дали конвоиров и погнали по дороге в село Раменье. В деревне нас пихнули в разбитую столовую. Там не было ни окон (они были забиты досками), ни дверей, вместо них были устроены щиты. Там мы встретились с друзьями по несчастью. Среди них находились и военнопленные наши бойцы и мирные жители, эвакуированные из других сел. Все они были разуты и без шапок. Все это было отобрано немцами. Вместо валенок были намотаны портянки, а на голове полотенца и другое тряпье. Здесь мы решили обхитрить, выпустив штанины брюк поверх валенок, замаскировав портянками носки, мы походили на остальных. Выбраться из этой столовой мы не решались, т. к. кругом были поставлены часовые, которые не выпускали даже в уборную. Вечером мы выпили спирту, который прихватил я из дома. Со мной были товарищи Курков Петр, Виктор, Соколов Миша, Субботин Леша и другие. Кроме молодежи были пожилые мужчины. Утром нас построили по три, дали других конвоиров и погнали спешно дальше. По дороге несколько человек расстреляли, т. к. с отмороженными ногами они были не в состоянии догнать чуть ли не бегущих подгоняемых штыками товарищей. По обочинам дорог нам много приходилось видеть таких расстрелянных жителей. Я в то время был еще не так взрослым и не видал никаких подобных ужасов. Для меня и товарищей это была такая страшная картина, что мы запомнили ее надолго, пожалуй, навсегда. По дорогам двигались повозки, машины груженные русским товаром. К вечеру нас пригнали в какую-то большую деревню, состоявшую из двух улиц. Много товарищей уже не было. Они были расстреляны по дороге. Нас впихнули в погреб, где раньше хранился картофель. Там уже было заполнено нашими военнопленными бойцами. Их было не менее трехсот человек. Когда вошли, нас обдало таким душным, пахнущим и потом и мочой воздухом, что в первую минуту нельзя было дышать. Наше помещение походило на что-то жуткое, не человеческое жилье. Там и оправлялись, там и готовили себе пищу, достав где-то муки, без соли, над огнем свечки, готовили себе «блинчики». Нас часто посещали немцы, замерзшие на посту, они приходили вымещать свою злобу над нами. Били прикладом, шомполом и всем чем попало. Здесь у нас зародился план бежать, во чтобы то ни стало. Пускай это будет стоить жизни, но здесь оставаться нельзя. Утром, сговорившись с товарищами во время раздачи пищи, мы решили удрать. Бежали двумя партиями. Первые убежали Курков Виктор, Петр, Соколов Миша и Андрей, за ними последовали мы с Алексеем. Все описывать слишком много. Скажу одно, что мы много раз попадали в лапы к немцам, но знание немецкого языка, наличие волос и паспорт нас спасали. Угнанные вместе с нами пожилые мужчины не решились последовать за нами. И почти все они погибли. Слух есть только от одного. Когда стали приближаться к своей деревне, стало видно большое пожарище: горели стога хлеба и общественные здания. На моих глазах рухнула в пламени школа, в которой я учился семь лет, та, где прошли все годы детства. В нашей деревне не было ни одного немца. Нас радостно встретили, расспросили про своих мужей. В деревне было большое оживление, за долгие, тягостные дни присутствия немцев жители собрались погоревать о погибшем хозяйстве. Но это было еще не конец несчастьям. Вскоре приехали еще партия немцев. Обратно жизнь ушла в подполье. Я скрывался в это время за ширмой на печке. Так продолжалось еще дней десять — четырнадцать и вот однажды рано утром у них сыграли тревогу. Все машины, повозки, которые были в деревне, быстро собрались и смотали удочки. Все обрадовались, думая, что это последние немцы уходят от нас. Около домов собрались кучки народа. Я вышел рубить дрова для печки. И вот в этот момент из соседней деревни стала видна группа народа. Они продвигались с большой осторожностью, упираясь палками в снег, они походили на сгорбившихся старух. Когда они приблизились, я узнал в них немцев. Я быстро пробег по улице, предупредил жителей деревни о том, что идут немцы и сам укрылся за ширмой. Когда они вышли на улицу деревни, из этих сгорбленных фигур стали те самые, бездушные кровожадные солдаты войск С.С., которые разоряли деревни и города, расстреливали мирное население. Они быстро разбежались по деревне, подгоняя штыком, они выгоняли жителей на улицу с детьми, без продовольствия на снег и стужу. Нам удалось вынести только то, что попало под руку, а не то, что было нужно. На наших глазах горели деревни. Была жуткая картина. Снег весь покрылся черным пеплом. Все окружающие нас деревни были объяты пламенем. Жители деревень с малыми детьми стояли возле деревни и не могли ничего сделать. У них только горела одна мысль – отомстить. Отомстить за все злодеяния, за все преступления и издевательства над русским народом, но сейчас праздник был на их стороне, конечно, праздновали те, кто находился в Берлине за столом со своей фрау, рассказывая последние новости войны, а тем, кто находился под Москвой, приходилось не так хорошо. Для них там не было создано таких условий, чтобы они спокойно почивали на мягких перинах. Партизанские отряды, русский климат и русская армия давали себя знать. Хочу сделать маленькое отступление от темы и написать настоящее впечатление жизни в армии. Эти строчки я пишу уже задолго после войны. Много уже демобилизовались и отправились в свои родные края. Командование, с теми, с которыми пришлось вести всю войну, переживать много трудностей, отправлены в другие части, о них остались одни воспоминания. Сейчас мы зажили армейской мирной жизнью. Но что это за жизнь. Я могу ее сравнить только с тюремным заключением. Как тяжело переживать такие моменты жизни тогда, когда тебе 20 лет, когда молодость просится наружу, хочется действовать, делать полезное для себя дело, любить, учиться и работать, тебе приходится сидеть в стенах какого-либо здания и посматривать на вольную жизнь населения, на хорошеньких девочек проходящих мимо тебя, видеть манящую улыбку на ее лице, как веселая группа школьников выходит с портфелями в руках, болтая, веселясь с девчатами и расходясь потом во всех направлениях города. Все это тяжело видеть, если чувствуешь себя не вольным человеком, подчиняющимся законам армейской жизни. Вот поэтому мне хочется писать и писать, ибо, чем быстрее напишу я все воспоминания о прошлом, тем ярче и содержательнее я опишу настоящую жизнь города Германии, чтобы впоследствии вспомнить, если это придется. Вернулся обратно к прошлому, хотя это прошлое и было только всего 4 года назад. Но за эти четыре года, переживаний не было бы и за 50 лет. И так после того как сгорела деревня мы вернулись к своему дому. Там я нашел уже сгоревшее здание, кошку, которая ходила возле дома и корову, отвязавшуюся во время пожара от дерева, она сама прибежала к своему жилью. Она стояла возле кирпича, как бы задумавшись о происходящем, непонимающая, в чем же дело. В деревне осталось несколько домов чудом уцелевших от пожара. В один из них я зашел, где находились наши родные. Нина и Тося сготовили уже самовар, ждали чаю. Как терпелив и вынослив русский человек, потерявши все, он никогда не падает духом, всегда найдет выход к жизни, приспособится к условиям. Если бы такое “счастье” выпало на любой европейский народ, я думаю, что они бы не пережили этого. А русский народ не только пережил, но и вышел победителем из всех этих трудностей. Когда я вернулся к маме и сестренке, Леля была уже мертва. Хоронить не было ни какой возможности. Ее пришлось временно похоронить под глубоким снегом в овраге. Проходя по улице деревни, мне пришлось наблюдать жуткую картину разрухи и варварства немцев. Вид улицы был мрачен, по дороге протекала снеговая вода, замерзая через несколько метров. Все обледенело. Деревья были опалены и подгоревшие, на месте домов лежали груды кирпичей и еще дымившиеся головешки. Все было уничтожено коварно напавшим на нашу отчизну, этим псом, человекообразным шакалом. Придя к дому, мы поселились в несгоревшем доме соседа. С нами было еще 5 семей. На 2-й день, после того как сгорела деревня, на дороге появились долгожданные русские солдаты, хотя они были и далеко, население со слезами радости побежало их встречать. Вид у них был довольно хорош, если учитывать положение страны в этот тяжелый момент. Мне было странным видеть такое оснащение техникой и вооружением наших бойцов. Я удивлялся, чем же гонит красная армия врага. Слишком много было разницы между техникой врага и нашей техникой, тем более все происходило на моих глазах. Русский солдат отличался своей храбростью, закаленностью и умением воевать, поэтому немецкая военная машина, построенная для быстрой ошеломляющей войны, была не в силах остановить бешеный натиск красной армии. Начался другой образ жизни – скитание по домам, землянкам. Через 3-4 дня после освобождения нашей деревни пришел мой брат Алексей. Ему пришлось скрываться до прибытия Красной армии у товарища, который находился 15-20 км. от нашей деревни. Его звали Герман. С ним мы подружились еще в 1940г. и до начала войны он был одним из товарищей группы. С ним мы ходили гулять, делились мнениями и сердечными тайнами. Во время войны он мне писал, но т.к. воевал он слишком далеко, переписка затруднялась. Он был в гвардейской части - связистом. В одном из наступлений по Украине его ранили, после ранения он попал, очевидно, в стр. часть и после от него я ничего не получал. Что с ним случилось, до сих пор я еще не узнал. Очень жаль таких друзей. Впереди у них было много хорошего, счастливого времени, но война заставила бросить все и пожертвовать всем для будущей победы. Вместе с братом мы провели 1 месяц. Это время занимались восстановлением жилья. Налаживали порядок в хозяйстве. 24 февраля 1942г. его призвали в армию, спустя 5 дней вслед за ним пошел и я. Вместе со мной были призваны все оставшиеся года, которые должны быть призваны. Много было слез, все жители деревни вышли на дорогу провожать нас. Из молодежи были призваны вместе со мной все друзья, с которыми я провел детство, школьные годы. Со мной были: Курков Виктор – самый лучший друг моего детства. С ним мы проводили все школьные годы. Делились тайнами. Из него вышел бы замечательный организатор, хороший массовик. Его будущее сулило ему очень многое. В нем складывались все черты человека как способного организатора, массовика. Вспоминая школьные годы, всегда вспоминаю и его, ибо все годы, проведенные в детстве, связаны с ним. Другой замечательный товарищ Комаров Борис, его я знал и подружился с ним, будучи еще в 1 классе. До окончания школы я проводил время с ним, но дружба с ним складывалась на другой почве. Он не является хорошим организатором, но из него выйдет замечательный изобретатель. В школе он отличался своей развитостью, умением разрешить любую задачу и дать хороший совет товарищу. Я удивлялся его умению и в будущем предсказывал ему быть каким-либо ученым. Но война все нарушила, отняла у нас должное будущее. Теперь, конечно, обстоятельства жизни изменят всю будущность. С ним я переписывался до конца войны. До последних дней он оставался в той части, в которую я попал до ранения. И третьим моим товарищем был Кондратьев Виктор. В вопросах жизни он разбирался, как человек проживший и испытавший все невзгоды. Он тоже один из нашей товарищеской группы. С ним у меня тоже много связано воспоминаний. Вот эта четверка, прожившая школьные годы вместе, знавшая друг друга как самого себя и пошла отдать долг родине, в самое трудное время для страны, надо было отдать максимальные силы во имя победы. Началась другая жизнь, построенная на военной дисциплине, на трудностях и переживаниях. После 4-х дневного путешествия по разбитой и сожженной Калининской области, мы прибыли в большое село Дорохово. Там нам сделали сортировку. Взрослые мужчины попали в другие части, а молодежь направили на учебу. Мы, как обычно, все четверо попали в одну часть, даже в один взвод. Наш взвод состоял исключительно из одних земляков. Большинство ребят я знал ещё по гражданке. Для нас это было довольно хорошо, т.к. мы, зная друг друга, быстро сжились и сама жизнь была гораздо веселее. Мы остановились в одном из больших совхозов Калининской области. Там я узнал, что мой брат Алексей, тоже находится в этой части, но в другом подразделении. Он был в пулеметной роте, учился на младшего командира пулеметного отделения. С ним находился так же наш общий друг Курков Петр. Как тяжело вспоминать имена этих товарищей. Я сильно любил своего брата, он был слишком хорошим, простым товарищем и замечательным братом. Все отняла у нас война. Начались дни боевой подготовки, занятия. Первое время было очень трудно привыкать к военным правилам и порядкам, кроме этого в этот момент страна испытывала кризис в части продовольствия. Поэтому нам пришлось испытывать и нехватку пищи. Но жизнь там была всё-таки веселой, т.к. подразделение состояло в своем большинстве из молодежи, вечера и свободное время проводили с музыкой. Особенно отличался наш взвод. Около его расположения всегда собиралось много бойцов с др. подразделений. К нам приходили туда родители, подкрепляя нас продовольствием и советами. Не смотря на то , что уходя в армию я очень мало оставил запасов питания, т.к. все было уничтожено немцем, мать все таки находила чего принести. Находясь на учебе, я несколько раз встречался с братом. Он был слишком задумчивым и разговоры у нас с ним как то не клеились, да и говорить было не о чем, т.к. было все понятно без слов. Вспоминая о нем, мне всегда делается тяжело на душе. Слишком хорошим простым братом был он для меня. Через три месяца роты, которые подготавливали младших командиров пулеметчиков и минометчиков, были отправлены на фронт. В том числе пошел и мой брат Алексей со своим товарищем Петром. Я же остался доканчивать учебу вместе с остальными товарищами в стрелковой роте. Вскоре после их отбытия нас перегнали в другое место, ближе к фронту. Началась другая учеба. Стали чаще делать перемещения, продвигаясь ближе к фронту. Места, где мы были, я уже сейчас забыл, т.к. ведь это происходило в 1942 году. 1,5 месяца мы провели на копке запасных траншей и дзотов. Нехватка пищи по-прежнему нас мучила. От фронта мы находились в 6-10 км. Промышляли всем, чем могли. Туда пришла ко мне сестра Нина. После этого мы еще месяца полтора занимались повторением пройденного материала. Когда влились в действующую армию и были зачислены в 251 С.Д., которая полностью стояла на передовой, питание улучшилось. Тогда 251 С.Д. командовал полковник Орестов. Впоследствии он был начальником курсов средних командиров в Щелкове. Нас он посещал сравнительно часто и хотел из нас сделать хороших командиров. Мы являлись его золотым резервом. Нас он берег и заботился отцовской заботой. Командир батальона был старый русский офицер с приличными годами и с хорошим рассудком, но впоследствии он оказался или изменником или командиром, не умевшим вести бой. Орестова сменил маленький, юркий полковник Городовиков. Он к нам относился с должным вниманием. Вскоре после его прихода, причем неожиданно, пришел приказ расформировать и направить по полкам весь личный состав батальона. Звание нам было уже присвоено и мы были вполне подготовленными людьми. Мы, как обычно, все трое, за исключением Куркова Виктора, были направлены в один полк. Виктор оставался в батальоне подготавливать новые кадры мл. командиров. Расставаясь с ним я сказал: ”Ну Виктор тебе в жизни везет, ты остаешься здесь и очевидно время твоего пребывания будет не маленьким”. Тяжело было расставаться, но понимаем, что это было нужно. По прибытию в полк нам сделали маленькую информацию и приступили к распределению по батальонам. Мы с Виктором К. попали в один из батальонов 919 с.н. Бориса направили писарем. Передовая встретила нас сравнительно тепло. Я представлял ее еще в худших условиях. Когда мы подходили к КП, там заливалась гармоника в умелых руках одного солдата. Рядом стояли офицеры и бойцы, распевая в полголоса песни. После последней расформировки я попал в связисты. Меня зачислили командиром отделения связи. О связи я никакого представления не имел, поэтому в первые дни, мне пришлось знакомиться с делом. Это делалось очень быстро. За несколько дней меня превратили в связиста, не разбирающегося в аппарате ничего, но умеющего дежурить. Там я хорошо сжился с командиром взвода. Он был уже пожилым, но веселого нрава человеком. Так началась моя боевая жизнь. Первое боевое крещение я принял участвуя в разведке. Нам двоим было приказано держать связь с начальником разведки полка. Из этой операции я вышел невредимым и вся группа с которой я действовал, вернулась обратно без потерь, но зато много потерь было в других группах, участвовавших вместе с нами, но действующих в другом месте. Подробности я не буду описывать. На передний край я прибыл в августе 1942 г., в самый красивый и интересный месяц. Очень много было различных приключений за все время пребывания меня на передовой. Много раз я попадал в такие переплеты, что не думал вернуться живым. Виктор Кондратьев находился вместе со мной. С ним я встречался редко, но все же удавалось поговорить о доме, о переписке. Настроение его было нормальное, такое, какое может быть на передовой. Он был связным у командира роты. За его простоту и исполнительность его полюбили все, кто с ним работал. Когда я прибыл в часть, мне много встречались бойцы с одного района, но после 2-3 месяцев пребывания меня там, я уже не мог найти себе земляка. Все они выбыли из части по ранению или погибли на поле боя. За все пребывание меня на переднем крае было очень много пробных операций, разведок и неудачных больших операций. Много раз я попадал в затруднительные положения, но всякий раз выбирался оттуда благополучно. Жизнь на передовой можно сравнить с изоляционной камерой. В весенние месяцы ты не замечаешь ни красоты природы, ни солнечных дней. Все находится от тебя в полумраке. Но когда выбираешься оттуда, жизнь и природа становится для тебя такой красивой, какой ты еще не замечал до этого. Только там можно осознать цену жизни, там она приобретает такую ценность, какой ты не давал ей до этого. Приходится удивляться, почему я не ощущал такой красоты жизни раньше. Человек, который побывал на передовой, представляет всю картину жизни там, ему не надо рассказывать. На переднем крае я пробыл 7 месяцев. Там погиб мой друг Виктор Кондратьев. О его смерти я узнал по телефону от командира роты. На месте его гибели я много раз бывал. Там мне пришлось провести 2-3 месяца. Оборона эта была с самыми трудными условиями, по сравнению с другими ротами. В этой роте было много потерь. На этом месте, где погиб Виктор, кроме него выбыло из строя еще много товарищей. В одной из крупных, но мало успешных операции я узнал о гибели моего лучшего друга Виктора Куркова. Во время наступления, во время боя я встретился с Васильевым, когда-то вместе служившим в одном батальоне. Он рассказал о судьбе моих товарищей. Многие из них уже отдали свою жизнь во имя победы. В этом бою погиб Баскаков Евгений. Причина больших потерь была по вине командира батальона. Он или не правильно вел бой, или просто изменил и с целью бросил преждевременно вверенный ему батальон. Не стало больше моего лучшего друга детства и юности. То место, где мы стояли в обороне, я до сих пор представляю как на яву. Для памяти я здесь его начерчу. В первых числах марта 1943г. нас сняли с обороны и после 2-х дневного перехода, с марша бросили в бой. Началось мартовское наступление. Еще в походе я предчувствовал, что со мной что-то случится. Предчувствие мое оправдалось. Роты уже вступили в бой. Мы с командиром взвода и с ним 5 человек бойцов должны были обеспечить связью все роты. К этому сделали все приготовления. Немец сильно обстреливал из минометов и орудий наши позиции. В промежутке между обстрелами я хотел перебежать поверх траншей и в этот момент начался очередной налет. Около меня разорвалась мина. Сначала я не почувствовал никакой боли и попытался встать, но боль в ноге мне помешала это сделать. Я ползком добрался до землянки. Там меня перевязали, пришел и командир взвода. Боль в ягодице я все еще не чувствовал. И только, когда я добрался до санчасти, у меня заметили кровь на брюках. Из поля боя мне пришлось выбираться под сокрушительным огнем противника. В те минуты я никак не думал, что выберусь, но все же мне посчастливилось. Я удачно добрался до полковой санчасти, а оттуда в полевой госпиталь. В госпитале мне сделали операцию и направили дальше. Там я потерял все документы, которые были при мне. В Москву я попал 10 марта. Когда нас погрузили в автобус и направили в госпиталь, мы всю дорогу смотрели по сторонам, наблюдая за встречными нам жителями, Они приветливо махали нам руками. Как интересно было видеть чистеньких, веселых девушек, проходивших мимо нас. За 10 месяцев, которые я провел на передовой, мне ни разу не посчастливилось увидеть мирного жителя. На глазах только одни грязные, серые шинели, сумрачные лица и опасность. Мы уже разучились разговаривать в обществе девушек и сильно стеснялись. Жизнь в госпитале я вспоминаю как отдых, после фронтовой жизни. Первый месяц мне не было возможности ходить. Я занимался чтением книг. Девушки, которые подходили к моей койке, не находили во мне разговорчивого собеседника. Но после того как я вошел в силу и стал передвигаться на костылях, я все свободное время проводил с девчатами. Там я подружился с Зоей, Зиной, Лелей и др. девушками. В госпитале меня все полюбили и обращение со мной было замечательное. По прибытию в госпиталь я написал во все концы письма, в том числе и М.М. Я ни как не ожидал, что ко мне может кто-нибудь прийти. И вот в один из обычных дней меня вызвала какая-то девушка. Я спустился вниз, поздоровался, но не узнал, т.к. лицо ее сильно изменилось. Когда она назвала свое имя, я изумился. До чего быстро меняется человек. С ней мы не виделись всего 2 года, а узнать ее я уже не мог. Это была Сирот. Дуся. Спустя несколько дней в госпиталь приехала мама. Ее я так же не ожидал, т.к. была весна и добраться до Москвы стоило больших трудов. Но для Матери все трудности нипочем. Мне она привезла деревенских гостинцев, но питания мне хватало в госпитале достаточно. На нас обращали внимание и проявляли большую заботу. Все свое время нахождения меня в госпитале я ни чем не занимался, кроме развлечений. Там ежедневно было или кино или концерт. Мы так соскучились об этом, что не пропускали ни одного сеанса. Часто посещали ……. с заводов и пединститута. Как интересно было видеть маленьких школьников, которые ходили к нам ежедневно после занятий. В госпитале я пробыл с 10 марта по 25 мая. 25-го я распрощался с Лелей, с которой я дружил последнее время, со своими товарищами и девушками и отправился обратно на фронт. На прощание ребята из моей палаты надавали мне табаку, папирос и др. мелочей. Нас тепло проводили, девушки проводили до самого метро, где еще раз пожали друг другу руки и сели на поезд. Со мной были Гоуграшев Михаил – веселый, находчивый парень и Иван (фамилию не помню). С ними мы прибыли в 202 запасной Полк, в выздоравливающий батальон. После первой комиссии их направили вторично в госпиталь, а я остался в батальоне для выздоравливания. Как тяжело переносить время, не имея друзей. В госпитале я отвык от всякой военной дисциплины, привык к обществу девушек, и теперь возвращаться обратно в адскую жизнь было для меня неприятно. Я не находил себе места. Ходил из угла в угол и не знал чем заняться. Друзья, конечно, скоро нашлись. Там я сдружился с одним молодым музыкантом. При расставании мы друг друга обняли, пожали друг другу руки и разъехались по разным путям. Он пошел по своей специальности – снайпером. А я пожелал идти учиться. Из выздоравливающего нас